 |
|
|
Автор: Александр Етоев
Жил-был в Англии человек. Звали этого человека Клайв Стейплз Льюис. Был он человек мудрый, а мудрые люди знают, что если хочешь рассказать другим что-то очень важное, расскажи им об этом в сказке. Начать ее можно по-разному. Например, так:
"Жили-были на свете четверо ребят, их звали Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси..."
И рассказать дальше про чудесную страну Нарнию, про доброго волшебника льва Аслана, про Белую Колдунью, насылающую на землю холод, и про тысячу приключений и подвигов, совершённых в этой стране детьми - ведь Нарния такая страна, куда попасть могут только дети.
Клайв Льюис был человек верующий и, кроме книги о Нарнии, написал еще много книг. Проповеди, богословские трактаты, литературоведческие исследования, фантастические романы. Но сказочный цикл о Нарнии в творчестве этого писателя-проповедника занимает очень важное место.
В книге писатель всегда больше, чем идеолог и проповедник. Проповедник рассчитывает на подготовленный человеческий материал, на людей, которые пришли слушать Бога через уста человека божьего. Но Бог, говорящий через писателя, понимает прекрасно, что слова должны быть веселые и живые, чтобы они не убивали и не отпугивали, а именно воскрешали людей, именно приобщали их к тем мудрым и простым истинам, которые Он подарил миру. В этом смысле читатели - те же дети, и писатель для них не грозный бог Саваоф, грозящий и сыплющий на головы молнии. Нет, это Санта-Клаус, это русский Дед Мороз, краснощекий и с мешком за плечами, в котором - читатель знает наверняка - не отрубленные головы нечестивых, а подарки, карнавальные маски, мандарины в серебристой фольге, хлопушки и бенгальские свечи.
"Шутки как и справедливость рождаются вместе с речью" - читаем мы в одной из повестей цикла. Эта истина проповедуется писателем постоянно и постоянно подтверждается в текстах. Льюис как никто другой понимает, что нельзя говорить о вещах великих слишком серьезно и уж тем более наставительно и напыщенно.
Когда Диккенс в своих "Рождественских повестях" говорит о вере и Боге, у него это выходит естественно, как дыхание, и написано богато и живо. Но берешь в руки его же "Легенды о Христе" и чувствуешь, как замирают слова, как они осторожничают и бледнеют, боясь неверного шага.
Все дело, видимо, в том, что величие самой фигуры Христа заставляет писателя усомниться в достоинстве слов, которыми эта фигура описывается. Писатель бессознательно пишет бледно и с оглядкой на крест, распятие, а не на чудо с вином в Кане Галилейской.
Доходчивость христианских проповедей достигается шуткой и простотой. Угрюмым везде не очень-то верят.
В этом смысле куда доходчивее те простые русские попики, перемежающие слова проповеди народными присказками и байками. Как в "Соборянах" Николая Лескова.
И наверное, ближе к Богу все-таки жонглёр Богородицы, а не угрюмый проповедник с крестом. Льюис в "Нарнии" такой же жонглер. Он, не задумываясь, играет словами, перемешивает одной поварёшкой христианство и языческий миф, переворачивает вверх ногами людей и в переносном, и в прямом смысле. Вспомните, как в "Племяннике чародея" говорящие звери сажают дядюшку Эндрю в землю и поливают, чтобы он не умер от жажды.
В Оксфорде, где Льюис преподавал, он был дружен со знаменитым профессором Дж.Р.Р.Толкиным, автором "Властелина Колец", входил с ним в университетский кружок "Инклингов" и в литературе исповедовал толкиновский принцип "создания вторичных миров". Но в творчестве Льюис был все-таки ближе к Кэрроллу, к поэтической традиции нонсенса, к Алану Милну и его "Винни-Пуху". Вспомним хотя бы "утешительные" прогнозы квакля-бродякля из "Серебряного кресла":
"...Далеко на север нам не пройти, особенно сейчас, когда близится зима... Тем более, что зима предстоит ранняя. Но не падайте духом. Мы встретим столько врагов, столько раз собьемся с пути и голодать будем, и ноги в кровь сотрем - что нам будет не до погоды. И наверняка мы не найдем принца..."
Или:
"Гибель в этой ловушке имеет и хорошую сторону. По крайней мере, родные сэкономят на наших похоронах".
Ну чем не рыцарь печального образа ослик Иа-Иа из Винни-Пухова окружения?
Почему в Нарнию путь открыт только детям? Потому что вера есть обличение вещей невидимых, а дети умеют и из песка в песочнице построить сказочную страну, и из простого куска коры - Колумбову каравеллу. Девочка Люси из "Принца Каспиана" видит волшебного льва Аслана, другие его не видят. Вот это место из повести:
"- А остальные тебя увидят?
- Не сразу, не сразу, - отвечал лев. - Может быть, потом.
- Они же мне не поверят!
- Это неважно, - сказал лев. - ...Ступай, разбуди своих товарищей и вели им следовать за тобой. Если же они откажутся, тебе придется идти одной".
Нарния - это мир иной. Даже на поверхностный взгляд, здесь все проникнуто библейской символикой. Есть здесь и райский сад с древом познания добра и зла, есть и змей искуситель. Есть Ветхий завет и Новый. Венчают книгу суд над грешниками и нарнийский Армагеддон - Нарния погибает. Но поражение Нарнии оборачивается ее победой. Верные попадают в рай. Рай - это та же Нарния, не замутненная злобою и коварством. Конец печальный и светлый. Во внешнем мире герои последней повести погибают, в волшебном царстве Аслана они продолжают жить.
Главное в книге Льюиса - это воспитание в человеке веры. Как известно, чем больше маленький человек тянется вверх, тем меньше предметы внешнего мира, которые его окружают. Другое дело - предметы веры.
"- Аслан, - сказала Люси, - ты вырос!
- Это потому, что ты стала старше, - отвечал он
- А ты?
- Я такой же, как был. Но с каждым годом ты будешь взрослеть, и я буду казаться тебе все больше."
То, что заложено в человека в детстве, с возрастом преумножается и растет. Вот мысль, которую раскрывает Льюис.
Сила слова уже есть чудо. А слово праведное сильнее стократ. Оно, как божественный голос льва, возрождает на Земле жизнь.
"Аслан вдруг поднял голову, тряхнул гривой и зарычал. Звук подымался и креп, покуда от него не задрожали земля и воздух. Он плыл над всей Нарнией, и побледневшие от страха солдаты хватались за оружие. А еще ниже, из ледяных вод Великой реки показались головы и плечи нимф, а за ними - огромная бородатая голова речного бога. За рекою, в полях и лесах, кролики вылезли из нор и подняли свои чуткие уши, птицы вытащили из-под крыльев свои сонные головы. Заухали совы, затявкали лисы, заворчали сурки, заколыхались деревья... А далеко на западе, проснувшись от львиного рыка, выглядывали из темных ворот своих замков горные великаны."
И позвольте закончить этот краткий рассказ о Нарнии словами героя одной из повестей цикла, квакля-бродякля, существа непонятной полулягушачьей породы, но преданного и достойного уважения:
"Допустим, мы и впрямь увидели во сне или придумали - деревья, траву, солнце, луну и звезды, и даже самого Аслана. В таком случае вынужден заявить, что наши придуманные вещи куда важнее настоящих. Предположим, что эта дыра - ваше королевство - и есть единственный мир. В таком случае он поразительно жалкий! И если подумать, выходит очень забавно. Мы, может быть, и дети, затеявшие игру, но, выходит, мы, играя, придумали мир, который по всем статьям лучше вашего, настоящего. И потому я - за этот придуманный мир. Я на стороне Аслана, даже если настоящего Аслана не существует. Я буду стараться жить, как нарниец, даже если не существует никакой Нарнии".
